Утопическая теория, встряхнувшая Кремниевую Долину
Встречайте человека, чье утопическое видение Интернета завоевало, а затем и полностью встряхнуло Кремниевую Долину — Джон Перри Барлоу. Хотите знать, что думают о будущем усиленные технологиями и фантазией мозги либертарианских мыслителей?
Двадцать лет назад условия, стоящие перед технологической промышленностью, мало чем отличались от сегодняшних. Растущий рынок потребительских товаров, уменьшенные производственные затраты и легкий доступ к венчурному капиталу начали раздувать пузырь доткомов. Шифровальщики находились в состоянии войны с правительством насчет того, должны ли в инструментах шифрования быть «черные ходы» для возможности проведения оперативно розыскных мероприятий. Новое поколение интернет-активистов одновременно и боялось и поддерживало воздействие надвигающегося правительственного регулирования; споры аналогичные «Сетевому Нейтралитету», в то время крутились вокруг Акта о Телекоммуникациях 1996 года.
Кремниевая Долина уже начала захватывать воображение граждан, но ее техническая элита по-прежнему стремилась не раздражать правительство. Они приспосабливали технологию там, где по их мнению это было необходимо — телеком фирмы, например, включились в слежку за пользователями путем принятия запросов от правительственных служб — и взамен они получали некоторые поблажки, например налоговые льготы для стартапов и инвестиции в НИР. Но все же, преобладающим отношением среди них было отчуждение: Интернет принадлежал им, он не был собственностью Большого Брата. Данное отношение только усиливалось на протяжении прошедших двух десятилетий, и благодаря откровениям Эдварда Сноудена, технари-руководители Долины теперь чувствуют себя вправе и готовы бросить вызов правительственной слежке, используя адвокатов и шифрование. Между тем, они все чаще сравнивают свои корпорации с городами-государствами или даже призывают к самоопределению соответствующей области залива Сан-Франциско.
Чтобы понять, откуда взялась эта кибер-либертарианская идеология, вам нужно понять влияние «Декларации Независимости Киберпространства», одного из самых странных артефактов 90-х, и ее автора, Джона Перри Барлоу. Возможно, более чем какая-либо другая, эта его философия — которая объединила контркультурный утопизм, характерный для глубинки скептицизм по отношению к правительству и веру футуриста в виртуальный мир — сформировала индустрию.
Проблема в том, что мы теперь пожинаем то, что он посеял.
Манифесты — это умирающая форма искусства. Нужно, чтобы у тебя как следует накипело, чтобы прибегнуть к этой форме после 1938 года. Но его «Декларация Независимости Киберпространства» была достаточно серьезным документом для безумно оптимистичной эры, которую Wired, на одной из своих последних обложек, назвала «длинным бумом»: «25 лет процветания, свободы, и лучшая окружающая среда для всего мира».
Текст Барлоу был опубликован в феврале 1996 года и содержит 846 слов. Он начинается со смелого упрека традиционным суверенным силам:
«Правительства Индустриального Мира, вы, утомительные гиганты из плоти и стали, Я пришел из Киберпространства, нового дома Разума. От имени будущего, я прошу вас, олицетворение прошлого, оставить нас в покое. Мы не желаем видеть вас в нашем сообществе. У вас нет суверенитета там, где мы собираемся».
Затем он объясняет, как кибер-пространство становится местом безусловной свободы, где стандартные законы больше не работают. В конце, он призывает Интернет «быть более гуманным и честным, чем мир, который ваши правительства создали ранее».
Декларация вызвала мощный резонанс. Она не была самым первым вирусным документом в истории, но стала одним из самых распространяемых и влиятельных, появляясь на тысячах веб-сайтов в течении нескольких месяцев после публикации. Идеи Барлоу часто упоминаются, практически в форме ритуала, многими влиятельными мыслителями в отрасли — веб гуру Джефф Джарвис, основатель Wired Кевин Келли, изобретатель виртуальной реальности Джарон Ланье.
Это привело к тому, что работы этого автора стали широко появлятьс в антологиях; «The Libertarian Reader», опубликованный в прошлом месяце, включает мысленный эксперимент Барлоу насчет правительства будущего. И, как и все родом из 1990-х, «Декларация» подвержена общественной ностальгии: Несколько месяцев назад компания под названием Department of Records выпустила несколько аудио-версий «Декларации» на «limited edition» виниле, цена за который равнялась аж 50 долларам.
Более того, язык и мысли Декларации заполонили мышление Кремниевой Долины. Когда Эрик Шмидт описывает Интернет, пусть и ошибочно, как «самое большое в мире неподконтрольное никому пространство» в своей книге «The New Digital Age», он использует именно риторику Барлоу. Когда Питер Тиль (Peter Thiel) пишет в своем «Образовании Либертарианца» что он основал PayPal в стремлении создать валюту, свободную от правительственного контроля и что «начиная новый интернет-бизнес предприниматель может создать новый мир», невозможно не не услышать в этом эхо Барлоу. Это неоправданное возвеличивание Интернета теперь является таким распространенным, что HBO запустили комедийное шоу, «Кремниевая Долина», посвященное его высмеиванию.
Всё это было странным развитием для человека, который персонифицировал так называемую «Калифорнийскую Идеологию». Барлоу писал тексты песен для Grateful Dead, ухаживал за ранчо в Вайоминге, принадлежавшим его родителям, во времена постепенного исчезновения семейных ферм, и в итоге стал со-учредителем Electronic Frontier Foundation, организации для защиты цифровых прав.
Траектория его жизни воплощена в заголовке превосходной истории эры Фреда Тернера, “От Контркультуры к Киберкультуре”, повествующей о том, как стремление хиппи жить в коммунах нашло свой путь в ранние веб-сообщества, такие как популярная доска объявлений The WELL.
Калифорнийская Идеология отразила “новую веру”, появляющуюся “из причудливого сплава культурной богемности Сан-Франциско с высокотехнологичными отраслями Кремниевой Долины”. Она смешала “вольный дух» хиппи с предпринимательским рвением яппи и добавила туда историю контркультурного восстания против довлеющей госвласти. Его роль — испытание «новых левых», пророчеств «глобальной-деревни» медиа теоретика Маршалла МакЛухэна и «глубокой веры в раскрепощающий потенциал новых информационных технологий».
Частью призыва этих систем верований была их возможность комбинировать в одно целое иногда несовместимые идеи: радикальный индивидуализм и цифровая общность; неолиберальный, свободно-рыночный капитализм и Интернет индустрию, запущенную изначально правительственными гигантами; духовность, которая «ищет правду» и корпоративную «прогибаемость». Так хакеры становились системными инженерами; граффити художники превращались в графических дизайнеров. Процесс обращения в эту новую веру шел по нарастающей. Он сулил всем этим людям, что они смогут стать значимыми и сделать мир лучшим местом для жизни. Присоединиться к Майкрософт или AOL больше не означало «продаться за бабки»; это лишь означало перекалибровку смысла того, как могла быть достигнута вожделенная утопия.
Записи Барлоу были рассчитаны на течение этого периода технической эйфории, который казалось, объявил революцию не только в коммуникациях и коммерции, но также и в общественных отношениях и культуре. Барлоу, с его прошлым на ранчо, рассматривал Интернет как обширный, безграничный, электронный Дикий Запад, фронтир. Принимая во внимание, что поколение хиппи с головой окуналось в Восточные учения и психоделические наркотики, используя это как инструмент для обретения просветления или психического обновления, поколение Барлоу ухватилось за расширяющий сознание потенциал сети. (для некоторых адаптация была довольно явной: Одна компания-разработчик программного обеспечения наняла маэстро Тимоти Лири, бывшего преподавателя Гарварда, активного популяризатора LSD, чтобы он поучаствовал в их рекламных роликах.) Декларация Барлоу, таким образом, сплавила некоторые из этих узлов американского идеализма в одно целое.
Все таки, в самой «Декларации» есть нечто донкихотское. Барлоу ясно формулировал благородные принципы (свобода слова; эгалитаризм; свобода от дискриминации, предубеждения и притеснения), но его желание “независимости” от мира плоти и бюрократии было все-таки наивно. Со времен своего самого раннего воплощения — ARPANET, Интернет был обязан своим появлением американскому правительству. Это всегда был инфраструктурный проект с весомым физическим присутствием в мире — провода, маршрутизаторы, серверы, центры обработки данных и компьютеры, чтобы взаимодействовать с ними. Возможно, битам информации стало легче пересекать границы, но это не означало, что границы или законы больше не имели значения. С сегодняшними спорами о массовой слежке, совершенно ясно, что все правительства активно работают над усилением своего присутствия (и контроля) в среде «онлайна».
Сам текст также не сильно состарился. Его выходные данные — Барлоу опубликовал документ с конференции Мирового Экономического Форума в Давосе, Швейцария — показывают, что Интернет пионеры все еще весьма вхожи в круги правительственных структур власти, в намного большей степени, чем они могли сами догадываться. (Сам Барлоу работал в одной из конгресс-кампаний Дика Чейни, который также родом из Вайоминга).
И дело не просто в правительствах, которые становятся все более мощными в онлайн-пространстве. Компании использовали понятие независимого Интернета, чтобы оправдать свое стремление именоваться его суверенными властями. Используя неопределенно гуманитарную риторику, они выступали в качестве слуг для нашей цифровой эмансипации, подобно правительствам, лукаво объявляющим себя «слугами народа». Но, вместе с этим, они стали еще в еще большей степени «хозяевами» — через сбор огромного количества данных о нас — чем сами правительства. Между тем, они считают себя достойными решать, как управлять нашими коммуникациями и какие реформы должны быть установлены. Даже популистская мера вроде Сетевого Нейтралитета была приведена в нужную точку, словно овечка пастухом, некоторыми самыми большими игроками отрасли.
Барлоу наблюдал это Оруэлловское движение с некоторым дискомфортом. «Любой, кто прошел 90-е и нулевые без смачного удара по своим либертарианским идеалам, просто ничего не заметил», говорил он в недавнем телефонном интервью. «Мы разрегулировали каждую «чер**ву ср**ую» вещь, и все снова вернулось к нам в таком виде, что теперь возможно уже нет пути к восстановлению».
Это удивительный поворот для человека, который однажды был чествуем либертариатским Институтом Катона. Но Барлоу все же не готов классифицировать Пало-Альто и Маунтин-Вью наряду с Вашингтоном, как потенциально зловещие центры силы. Он говорит хорошо про Google и Facebook, которые, как он верит, “действуют исходя из добрых побуждений”, и волнуется больше о правительственной слежке, чем о корпоративной.
“У нас сейчас есть большие черные ящики в Лэнгли и форте Mид, которые, очевидно, могут знать все и обо всех”, говорит он. “Мы не знаем, что они собираются сделать с этой информацией, какие суждения они собираются вынести, какие невидимые ограничения они могут установить для нас”. Его беспокойство заключается в том, что они понимают нас, в то время как мы не понимаем их. “Это асимметрия, которая беспокоит меня».
Асимметрия, тем не менее, присутствует везде — и это особенно распространено в Кремниевой Долине, которая оставила в прошлом таких людей, как Барлоу. Его утопические видения давно потеряли свои контркультурные импульсы активиста-коммуналиста. Сегодняшние политические амбиции воротил Долины, включая проекты Randian, выступают катализаторами раскола, проект плавающих городов-государств Seasteading или частные “инновационные зоны”, где правительственные постановления не применялись бы. Даже когда разработчики и венчурные капиталисты клянутся, что их новые приложения “изменят мир”, на самом деле они чаще всего говорят о какой-то новой прикольной безделушке для удобства и развлечения молодежи. Uber — это вовсе не “новый дом Разума”.
Разочарования накапливаются — рабская преданность технологических компаний дешевым рекламным трюкам, неравенству и диспаритет оплаты труда в “совместной экономике”; вытеснение рабочего класса из Сан-Франциско в результате всеобщей дороговизны; появление Google в роли главного лоббиста, который ведет себя ничуть не менее эгоистично, чем лоббисты «оборонки» (к которой Google теперь реально принадлежит, благодаря его инвестициям в робототехнику).
Результатом всех этих «радостных» изменений стала технологическая экономика, в которой фантастическая прибыль течет реками в карманы больших корпораций благодаря контролю над нашим каждым кликом и даже сердцебиением. Крупные утечки данных стали регулярными событиями, а технические компании все так же просят, чтобы мы продолжали поставлять им все большее количество данных, которые они могли бы потом перепродать дата-брокерам. Дата-брокеры, в свою очередь, формируют клиентские досье часто на основе произвольных критериев, если не сказать хищнических; некоторые предлагают продавать всем желающим списки жертв изнасилования или страдающих старческим слабоумием. Наша мифологизируемая Интернет-индустрия помогла превратить этот механизм по выкачке данных в бизнес на $156 миллиардов — именно он определяет объявления, которые нам показывают онлайн, службы, на которые мы полагаемся и наши самые основные средства онлайн-общения. Всё это уже сформировало некоторые важные части нашей повседневной жизни.
Барлоу однажды писал, что “доверять правительству в вопросах вашей конфиденциальности — все равно, что поручить установку жалюзи на ваших окнах известному вуаеристу”. Но фиксированность взгляда Барлоу на правительственных трюках оставляет автора и других либертарианцев слепыми к таким же посягательствам на нашу независимость со стороны частного сектора. За смелые и романтичные утопические техно идеалы “Декларации” больше нельзя бороться, потому что они уже давно канули в небытие.
Источник: WashingtonPost
Встречайте человека, чье утопическое видение Интернета завоевало, а затем и полностью встряхнуло Кремниевую Долину — Джон Перри Барлоу. Хотите знать, что думают о будущем усиленные технологиями и фантазией мозги либертарианских мыслителей?
Двадцать лет назад условия, стоящие перед технологической промышленностью, мало чем отличались от сегодняшних. Растущий рынок потребительских товаров, уменьшенные производственные затраты и легкий доступ к венчурному капиталу начали раздувать пузырь доткомов. Шифровальщики находились в состоянии войны с правительством насчет того, должны ли в инструментах шифрования быть «черные ходы» для возможности проведения оперативно розыскных мероприятий. Новое поколение интернет-активистов одновременно и боялось и поддерживало воздействие надвигающегося правительственного регулирования; споры аналогичные «Сетевому Нейтралитету», в то время крутились вокруг Акта о Телекоммуникациях 1996 года.
Кремниевая Долина уже начала захватывать воображение граждан, но ее техническая элита по-прежнему стремилась не раздражать правительство. Они приспосабливали технологию там, где по их мнению это было необходимо — телеком фирмы, например, включились в слежку за пользователями путем принятия запросов от правительственных служб — и взамен они получали некоторые поблажки, например налоговые льготы для стартапов и инвестиции в НИР. Но все же, преобладающим отношением среди них было отчуждение: Интернет принадлежал им, он не был собственностью Большого Брата. Данное отношение только усиливалось на протяжении прошедших двух десятилетий, и благодаря откровениям Эдварда Сноудена, технари-руководители Долины теперь чувствуют себя вправе и готовы бросить вызов правительственной слежке, используя адвокатов и шифрование. Между тем, они все чаще сравнивают свои корпорации с городами-государствами или даже призывают к самоопределению соответствующей области залива Сан-Франциско.
Чтобы понять, откуда взялась эта кибер-либертарианская идеология, вам нужно понять влияние «Декларации Независимости Киберпространства», одного из самых странных артефактов 90-х, и ее автора, Джона Перри Барлоу. Возможно, более чем какая-либо другая, эта его философия — которая объединила контркультурный утопизм, характерный для глубинки скептицизм по отношению к правительству и веру футуриста в виртуальный мир — сформировала индустрию.
Проблема в том, что мы теперь пожинаем то, что он посеял.
Манифесты — это умирающая форма искусства. Нужно, чтобы у тебя как следует накипело, чтобы прибегнуть к этой форме после 1938 года. Но его «Декларация Независимости Киберпространства» была достаточно серьезным документом для безумно оптимистичной эры, которую Wired, на одной из своих последних обложек, назвала «длинным бумом»: «25 лет процветания, свободы, и лучшая окружающая среда для всего мира».
Текст Барлоу был опубликован в феврале 1996 года и содержит 846 слов. Он начинается со смелого упрека традиционным суверенным силам:
«Правительства Индустриального Мира, вы, утомительные гиганты из плоти и стали, Я пришел из Киберпространства, нового дома Разума. От имени будущего, я прошу вас, олицетворение прошлого, оставить нас в покое. Мы не желаем видеть вас в нашем сообществе. У вас нет суверенитета там, где мы собираемся».
Затем он объясняет, как кибер-пространство становится местом безусловной свободы, где стандартные законы больше не работают. В конце, он призывает Интернет «быть более гуманным и честным, чем мир, который ваши правительства создали ранее».
Декларация вызвала мощный резонанс. Она не была самым первым вирусным документом в истории, но стала одним из самых распространяемых и влиятельных, появляясь на тысячах веб-сайтов в течении нескольких месяцев после публикации. Идеи Барлоу часто упоминаются, практически в форме ритуала, многими влиятельными мыслителями в отрасли — веб гуру Джефф Джарвис, основатель Wired Кевин Келли, изобретатель виртуальной реальности Джарон Ланье.
Это привело к тому, что работы этого автора стали широко появлятьс в антологиях; «The Libertarian Reader», опубликованный в прошлом месяце, включает мысленный эксперимент Барлоу насчет правительства будущего. И, как и все родом из 1990-х, «Декларация» подвержена общественной ностальгии: Несколько месяцев назад компания под названием Department of Records выпустила несколько аудио-версий «Декларации» на «limited edition» виниле, цена за который равнялась аж 50 долларам.
Более того, язык и мысли Декларации заполонили мышление Кремниевой Долины. Когда Эрик Шмидт описывает Интернет, пусть и ошибочно, как «самое большое в мире неподконтрольное никому пространство» в своей книге «The New Digital Age», он использует именно риторику Барлоу. Когда Питер Тиль (Peter Thiel) пишет в своем «Образовании Либертарианца» что он основал PayPal в стремлении создать валюту, свободную от правительственного контроля и что «начиная новый интернет-бизнес предприниматель может создать новый мир», невозможно не не услышать в этом эхо Барлоу. Это неоправданное возвеличивание Интернета теперь является таким распространенным, что HBO запустили комедийное шоу, «Кремниевая Долина», посвященное его высмеиванию.
Всё это было странным развитием для человека, который персонифицировал так называемую «Калифорнийскую Идеологию». Барлоу писал тексты песен для Grateful Dead, ухаживал за ранчо в Вайоминге, принадлежавшим его родителям, во времена постепенного исчезновения семейных ферм, и в итоге стал со-учредителем Electronic Frontier Foundation, организации для защиты цифровых прав.
Траектория его жизни воплощена в заголовке превосходной истории эры Фреда Тернера, “От Контркультуры к Киберкультуре”, повествующей о том, как стремление хиппи жить в коммунах нашло свой путь в ранние веб-сообщества, такие как популярная доска объявлений The WELL.
Калифорнийская Идеология отразила “новую веру”, появляющуюся “из причудливого сплава культурной богемности Сан-Франциско с высокотехнологичными отраслями Кремниевой Долины”. Она смешала “вольный дух» хиппи с предпринимательским рвением яппи и добавила туда историю контркультурного восстания против довлеющей госвласти. Его роль — испытание «новых левых», пророчеств «глобальной-деревни» медиа теоретика Маршалла МакЛухэна и «глубокой веры в раскрепощающий потенциал новых информационных технологий».
Частью призыва этих систем верований была их возможность комбинировать в одно целое иногда несовместимые идеи: радикальный индивидуализм и цифровая общность; неолиберальный, свободно-рыночный капитализм и Интернет индустрию, запущенную изначально правительственными гигантами; духовность, которая «ищет правду» и корпоративную «прогибаемость». Так хакеры становились системными инженерами; граффити художники превращались в графических дизайнеров. Процесс обращения в эту новую веру шел по нарастающей. Он сулил всем этим людям, что они смогут стать значимыми и сделать мир лучшим местом для жизни. Присоединиться к Майкрософт или AOL больше не означало «продаться за бабки»; это лишь означало перекалибровку смысла того, как могла быть достигнута вожделенная утопия.
Записи Барлоу были рассчитаны на течение этого периода технической эйфории, который казалось, объявил революцию не только в коммуникациях и коммерции, но также и в общественных отношениях и культуре. Барлоу, с его прошлым на ранчо, рассматривал Интернет как обширный, безграничный, электронный Дикий Запад, фронтир. Принимая во внимание, что поколение хиппи с головой окуналось в Восточные учения и психоделические наркотики, используя это как инструмент для обретения просветления или психического обновления, поколение Барлоу ухватилось за расширяющий сознание потенциал сети. (для некоторых адаптация была довольно явной: Одна компания-разработчик программного обеспечения наняла маэстро Тимоти Лири, бывшего преподавателя Гарварда, активного популяризатора LSD, чтобы он поучаствовал в их рекламных роликах.) Декларация Барлоу, таким образом, сплавила некоторые из этих узлов американского идеализма в одно целое.
Все таки, в самой «Декларации» есть нечто донкихотское. Барлоу ясно формулировал благородные принципы (свобода слова; эгалитаризм; свобода от дискриминации, предубеждения и притеснения), но его желание “независимости” от мира плоти и бюрократии было все-таки наивно. Со времен своего самого раннего воплощения — ARPANET, Интернет был обязан своим появлением американскому правительству. Это всегда был инфраструктурный проект с весомым физическим присутствием в мире — провода, маршрутизаторы, серверы, центры обработки данных и компьютеры, чтобы взаимодействовать с ними. Возможно, битам информации стало легче пересекать границы, но это не означало, что границы или законы больше не имели значения. С сегодняшними спорами о массовой слежке, совершенно ясно, что все правительства активно работают над усилением своего присутствия (и контроля) в среде «онлайна».
Сам текст также не сильно состарился. Его выходные данные — Барлоу опубликовал документ с конференции Мирового Экономического Форума в Давосе, Швейцария — показывают, что Интернет пионеры все еще весьма вхожи в круги правительственных структур власти, в намного большей степени, чем они могли сами догадываться. (Сам Барлоу работал в одной из конгресс-кампаний Дика Чейни, который также родом из Вайоминга).
И дело не просто в правительствах, которые становятся все более мощными в онлайн-пространстве. Компании использовали понятие независимого Интернета, чтобы оправдать свое стремление именоваться его суверенными властями. Используя неопределенно гуманитарную риторику, они выступали в качестве слуг для нашей цифровой эмансипации, подобно правительствам, лукаво объявляющим себя «слугами народа». Но, вместе с этим, они стали еще в еще большей степени «хозяевами» — через сбор огромного количества данных о нас — чем сами правительства. Между тем, они считают себя достойными решать, как управлять нашими коммуникациями и какие реформы должны быть установлены. Даже популистская мера вроде Сетевого Нейтралитета была приведена в нужную точку, словно овечка пастухом, некоторыми самыми большими игроками отрасли.
Барлоу наблюдал это Оруэлловское движение с некоторым дискомфортом. «Любой, кто прошел 90-е и нулевые без смачного удара по своим либертарианским идеалам, просто ничего не заметил», говорил он в недавнем телефонном интервью. «Мы разрегулировали каждую «чер**ву ср**ую» вещь, и все снова вернулось к нам в таком виде, что теперь возможно уже нет пути к восстановлению».
Это удивительный поворот для человека, который однажды был чествуем либертариатским Институтом Катона. Но Барлоу все же не готов классифицировать Пало-Альто и Маунтин-Вью наряду с Вашингтоном, как потенциально зловещие центры силы. Он говорит хорошо про Google и Facebook, которые, как он верит, “действуют исходя из добрых побуждений”, и волнуется больше о правительственной слежке, чем о корпоративной.
“У нас сейчас есть большие черные ящики в Лэнгли и форте Mид, которые, очевидно, могут знать все и обо всех”, говорит он. “Мы не знаем, что они собираются сделать с этой информацией, какие суждения они собираются вынести, какие невидимые ограничения они могут установить для нас”. Его беспокойство заключается в том, что они понимают нас, в то время как мы не понимаем их. “Это асимметрия, которая беспокоит меня».
Асимметрия, тем не менее, присутствует везде — и это особенно распространено в Кремниевой Долине, которая оставила в прошлом таких людей, как Барлоу. Его утопические видения давно потеряли свои контркультурные импульсы активиста-коммуналиста. Сегодняшние политические амбиции воротил Долины, включая проекты Randian, выступают катализаторами раскола, проект плавающих городов-государств Seasteading или частные “инновационные зоны”, где правительственные постановления не применялись бы. Даже когда разработчики и венчурные капиталисты клянутся, что их новые приложения “изменят мир”, на самом деле они чаще всего говорят о какой-то новой прикольной безделушке для удобства и развлечения молодежи. Uber — это вовсе не “новый дом Разума”.
Разочарования накапливаются — рабская преданность технологических компаний дешевым рекламным трюкам, неравенству и диспаритет оплаты труда в “совместной экономике”; вытеснение рабочего класса из Сан-Франциско в результате всеобщей дороговизны; появление Google в роли главного лоббиста, который ведет себя ничуть не менее эгоистично, чем лоббисты «оборонки» (к которой Google теперь реально принадлежит, благодаря его инвестициям в робототехнику).
Результатом всех этих «радостных» изменений стала технологическая экономика, в которой фантастическая прибыль течет реками в карманы больших корпораций благодаря контролю над нашим каждым кликом и даже сердцебиением. Крупные утечки данных стали регулярными событиями, а технические компании все так же просят, чтобы мы продолжали поставлять им все большее количество данных, которые они могли бы потом перепродать дата-брокерам. Дата-брокеры, в свою очередь, формируют клиентские досье часто на основе произвольных критериев, если не сказать хищнических; некоторые предлагают продавать всем желающим списки жертв изнасилования или страдающих старческим слабоумием. Наша мифологизируемая Интернет-индустрия помогла превратить этот механизм по выкачке данных в бизнес на $156 миллиардов — именно он определяет объявления, которые нам показывают онлайн, службы, на которые мы полагаемся и наши самые основные средства онлайн-общения. Всё это уже сформировало некоторые важные части нашей повседневной жизни.
Барлоу однажды писал, что “доверять правительству в вопросах вашей конфиденциальности — все равно, что поручить установку жалюзи на ваших окнах известному вуаеристу”. Но фиксированность взгляда Барлоу на правительственных трюках оставляет автора и других либертарианцев слепыми к таким же посягательствам на нашу независимость со стороны частного сектора. За смелые и романтичные утопические техно идеалы “Декларации” больше нельзя бороться, потому что они уже давно канули в небытие.
Источник: WashingtonPost
Утопическая теория, встряхнувшая Кремниевую Долину
0 commentaires:
Enregistrer un commentaire